Вечеринка в саду [сборник litres] - Кэтрин Мэнсфилд

ростом, а японские подсолнухи росли в крошечных джунглях. Она присела на один из зеленых бордюров, окаймлявших дорогу. Если надавить сильнее, получалось неплохое сиденье. Но как же пыльно там было! Кези нагнулась, чтобы заглянуть внутрь, и, чихнув, принялась тереть нос.

И тут она обнаружила, что находится на самом верху покатого травянистого склона, который спускался к фруктовому саду… Секунду она рассматривала склон, потом легла на спину, взвизгнула и покатилась по густой траве. Потом она лежала и ждала, когда все перестанет вертеться перед глазами, и как раз в это время решила подняться в дом и попросить у служанки пустой спичечный коробок. Она хотела сделать сюрприз для бабушки… Положит внутрь коробка́ листок с большой фиалкой, сборку – по маленькой белой гвоздичке, а сверху, возможно, добавит немного лаванды, но так, чтобы она не спрятала цветочные головки.

Кези часто делала бабушке подобные сюрпризы, и та всегда была от них в восторге.

– Бабуля, тебе, случайно, не нужна спичка?

– Очень нужна, детка. Именно спичку я сейчас и искала.

Бабушка осторожно открыла коробок и увидела, что там скрывалось.

– Боже правый, милая! Как же ты меня удивляешь!

«Здесь можно делать для нее такое каждый день», – размышляла Кези, взбираясь на травяной холм в своих скользких ботинках.

Возвращаясь домой, она наткнулась на «островок» посреди дороги: он разделял ту на два рукава, сходившиеся перед самым домом. Островок зарос высокой травой. Больше там ничего не было, кроме единственного огромного растения с толстыми серо-зелеными колючими листьями, а из середины торчал высокий крепкий стебель. Некоторые из листьев были настолько старыми, что больше не тянулись к небу; они вывернулись, раскололись и сломались, а некоторые засохли и распластались по земле.

Что бы это могло быть? Кези не доводилось видеть ничего подобного. Она продолжала разглядывать странные колючие листья и тут вдруг увидела свою мать, спускающуюся по тропинке.

– Мама, что это такое? – спросила Кези.

Линда подняла взгляд на толстое разбухшее растение с жесткими листьями и мясистым стеблем. Оно реяло высоко над ними, словно зависнув в воздухе, но при этом так крепко держалось за землю, из которой росло, что казалось, вместо корней у него когти. Колючие отростки вполне могли что-то скрывать; слепой стебель рассекал воздух, и ветер не смог бы с ним совладать.

– Это алоэ, Кези, – сказала мать.

– Оно когда-нибудь цветет?

– Да, Кези. – Линда улыбнулась ей с прикрытыми глазами. – Раз в сто лет.

VII

По дороге домой из конторы Стэнли Бернелл остановил коляску у винного погреба и купил большую банку устриц. В китайской лавке по соседству он взял ананас, очень зрелый, а заметив корзину со свежей черешней, велел Джону взвесить ему один фунт. Устрицы и ананас он спрятал в ящик под передним сиденьем, а пакет с черешней держал в руке.

Пэт, подручный, соскочил, чтобы укутать его в коричневый плед.

– Поднимите ноги, мистер Бернелл, я подоткну края, – сказал он.

– Отлично! Высший класс! – сказал Стэнли. – Теперь прямиком домой!

Пэт хлестнул серую кобылу, и коляска рванулась вперед.

«По-моему, отличный парень», – подумал Стэнли. Ему нравилось, как Пэт выглядит в своем аккуратном коричневом пальто и коричневом котелке. И то, как Пэт поправлял ему плед, и его взгляд. Он ничем не выдавал в себе лакея, а если Стэнли и ненавидел что-то, так именно раболепие. Казалось, что Пэт доволен своей работой: у него был счастливый и довольный вид.

Серая кобыла шла очень бодро; Бернеллу не терпелось поскорее выбраться за пределы города. Хотелось оказаться дома. Как же здорово жить за городом, уезжать из этой дыры, как только закрывается контора; и сама поездка по свежему теплому воздуху с осознанием того, что тебя ждет собственный дом с садом и лугами, с тремя прекрасными коровами и достаточным для того, чтобы их разводить, количеством кур и уток, была великолепна.

Когда они наконец-то покинули город и помчались по пустынной дороге, его сердце учащенно забилось от радости. Он открыл пакет и стал есть черешню, по три-четыре ягоды зараз, выбрасывая косточки за борт. Черешня была восхитительна, спелая и освежающая, без единого пятнышка или вмятинки.

Вот, например, эти ягоды – черные с одной стороны и белые с другой – безупречны! Идеальная пара сиамских близнецов. Стэнли всунул их в петлицу. Ей-богу, он бы не отказался угостить и Пэта, но, пожалуй, не станет. Лучше подождать, пока он прослужит у них подольше.

Стэнли начал планировать, как будет проводить субботние вечера и воскресенья. В субботу он не собирается обедать в клубе. Нет уж, он уйдет из конторы как можно раньше и попросит дома подать ему пару ломтиков холодного мяса и немного салата. А после обеда пригласит приятелей из города сыграть в теннис. Максимум троих. Берил тоже неплохо играет. Стэнли вытянул правую руку и медленно согнул ее, ощупывая мышцы. Ванна, хорошее растирание, сигара на веранде после ужина…

В воскресенье утром они будут ходить в церковь – вместе с детьми и со всеми домочадцами. Кстати, нужно занять место – по возможности на солнечной стороне и в передних рядах, чтобы не было сквозняка от двери. Он вообразил, как нараспев произносит: «Ты, одолев жало смерти, отверз верующим Царство небесное»[15] – и будто бы наяву увидел на углу скамьи аккуратную табличку с латунной окантовкой: «Мистер Стэнли Бернелл и его семья»… Остаток дня он будет проводить с Линдой. Вот они гуляют по саду – она держит его под руку, а он подробно объясняет, чем будет заниматься в конторе на следующей неделе. Она произнесет: «Дорогой, я думаю, это очень мудро…» Разговоры с Линдой были прекрасным подспорьем, хотя они часто уходили от темы.

Черт побери! Не очень-то быстро они едут. Пэт снова придерживает лошадь. Ух! Мучение! У него засосало под ложечкой.

Каждый раз, когда Бернелл приближался к дому, его охватывала своего рода паника. Не успев оказаться в воротах, он уже кричал любому, кто попадался ему на глаза: «Все в порядке?» И так до того момента, пока не раздавался голос Линды: «Стэнли! Ты вернулся?» Это был единственный минус жизни за городом – путь домой отнимал чертовски много времени… Но отсюда было уже не так далеко. Они поднялись на последний холм, а дальше – под гору, не более полумили.

Пэт провел хлыстом по спине кобылы, как бы упрашивая: «Гоп, поехали. Ну же»

До заката оставалось несколько минут. Все вокруг казалось неподвижным, залитым ярким металлическим светом, и с пастбищ по обе стороны дороги доносился кроткий аромат спелой травы. Железные ворота были открыты. Коляска проскочила в них, поднялась по дороге и обогнула «островок», остановившись точно напротив веранды.

– Понравилась кобылка, сэр? – спросил Пэт, вскакивая со своего места и улыбаясь.

– Весьма, Пэт, – ответил Стэнли.

Линда показалась из стеклянной двери; голос зазвенел в полумраке:

– Стэнли! Ты вернулся?

При этих словах его сердце заколотилось так бешено, что он с трудом сдержался, чтобы не броситься вверх по ступенькам и не сжать ее в объятиях.

– Да, вернулся. Все в порядке?

Пэт уже направил коляску к воротам, выходящим на задний двор.

– Погоди, – позвал Бернелл. – Подай мои покупки. – И обратился к Линде: – Я привез тебе устриц и ананас, – как будто привез ей урожай всей земли.

Они зашли в холл – Линда в одной руке несла банку с устрицами, а в другой – ананас. Бернелл прикрыл стеклянную дверь, скинул шляпу, обнял ее и прижал к себе, целуя в макушку, в уши, в губы, в глаза.

– О дорогой! Дорогой! – воскликнула она. – Подожди же минутку. Позволь мне убрать это. – Она сложила покупки на маленький резной стул. – Ты носишь в петлице черешню? – Она вынула ягоды и повесила ему на ухо.

– Нет, милая. Это тебе.

Она сняла их с уха.

– Ты не возражаешь, если я попробую их чуточку позже? Боюсь испортить аппетит перед ужином. Пойдем посмотрим на детей, им как раз подали чай.

На столике в детской горела лампа. Миссис Фэйрфилд резала хлеб и намазывала его маслом. Три девочки сидели за столом в просторных нагрудниках, на которых были вышиты их имена. Завидев отца, они принялись вытирать рты, чтобы поцеловать его. Окна были